Б.А. Платонов "Моим детям и внукам"

Вместо автобиографии

Вернемся к тому месту моего рассказа о положении в нашей семье, где говорилось, что в начале 1919 года на нашем иждивении с мамой находилась ее сестра, старая больная женщина, и мой младший брат Леонид, семи лет. В современных условиях двое кормильцев при двух иждивенцах не так уж и плохо, но никакие мерки абсолютно неприменимы к исключительно тяжелым 1918-21 годам.

Заработная плата, выдаваемая т. н. «денежными знаками», исчислялась многими тысячами и миллионами рублей, но практически почти никакого значения не имела. Все продукты и товары широкого потребления, вплоть до спичек и керосина, были строго нормированы и выдавались по карточкам в весьма ограниченном количестве и крайне нерегулярно. Бывали недели, когда по карточкам выдавался только хлеб по 50-100 грамм рабочим и детям на день и селедка по 400 г на неделю (вместо рыбы и мяса). Бумажных «дензнаков» на оплату пайка хватало с избытком, а ничего другого купить на эти деньги почти было нельзя.

В Москве в самые тяжелые годы действовал Сухаревский рынок, занимавший огромную площадь на Садовом кольце от Спасской улицы (больница имени Склифосовского) до кинотеатра «Форум». Здесь не было никаких палаток, а на толкучке, с рук, продавали-обменивали все, что угодно, из продуктов, вещей, драгоценностей и др. Случалось, что продавали и за деньги, но за фантастические суммы.

Кроме голодного и полуголодного существования, страшным бичом для населения, особенно в городах, были эпидемии сыпного и брюшного тифа, которые буквально косили людей, как траву косой. И все же в таких условиях люди не только выжили, но и отстояли в гражданской войне завоевания Октябрьской революции. Совершенно не претендую на полное и единственно правильное объяснение этого исключительного явления, но попытаюсь сказать о тех причинах, которые, по-моему, сыграли здесь важную роль. Оставлю в стороне (как выходящие за пределы моей темы) такие факторы как роль партии – малочисленной, но исключительно организованной, и боевой революционный дух самих масс.

Из разряда внешне мелких, но практически в жизни очень важных вопросов, остановлюсь на значении подготовки человека к преодолению возникающих трудностей. Чтобы не уходить в сторону общих рассуждений, сошлюсь на собственный пример. Тяжелые годы остались далеко позади, с тех пор прошло много времени, но за эти годы меня никогда не покидало чувство большого удовлетворения, что не только навыки, полученные в детстве, но и привычка к определенным ограничениям весьма пригодились мне в жизни.

Когда-то и я «шмыгал» носом, получив отказ в том, что я хочу, но со временем научился не только стоически переносить эти «невзгоды», но главное – научился управлять собой и соизмерять свои желания с возможностями. Если в человеке с ранних лет не было заложено, хотя бы в малой мере, всего этого, то невозможно объяснить, как мог подросток в 14-15 лет (теперешний восьми-девятиклассник) работать наравне со взрослыми по 8-9 часов «без перекура», после работы бежать в клуб-ячейку на собрание или репетицию, в ЧОН или на политкружок еще на 3-4 часа, а питаться скудной и однообразной пищей с куском черного хлеба весом от 50 до 200 г на сутки. Да еще по воскресеньям играть в футбол!

Здесь речь идет не о какой-то особой системе воспитания в нашей семье, «обеспечившей», «предусмотревшей» и т.д. и т.п… Это было присуще, как правило, всему моему поколению и его трудовому воспитанию.

Но не следует ли из этого, что теперь, «на всякий случай», как, скажем, в Китае в 60-70 г.г., надо приучать потомство к полуголодному существованию, жизни без удовольствий и радости? Нет, не следует. Лучше, «на всякий случай», научить элементарному владению иголкой, умению самому себя обслуживать; кормить, поить, одевать, обувать и угощать всякими прочими удовольствиями так, чтобы до насыщения (а не пресыщения) всегда оставался какой-то зазор, чтобы всегда чего-нибудь хотелось. Умелое использование этого стимула может дать многое.

Вот примерно так, спустя шестьдесят лет, я сформулировал бы те принципы воспитания, которых придерживались, по-моему, родители и многие другие в те годы, и которые не потеряли своего значения и поныне.

Как бы ни был, однако, человек подготовлен к преодолению трудностей, питаться, чтобы жить, ему все равно надо. Поздняя осень и зима 1919-20 г.г. была особенно трудной. Немного хлеба и пшена, которые я заработал и привез летом минувшего года, как ни старалась растянуть их мама, были съедены, а по карточкам продукты выдавались с большими перебоями. В какой-то мере спасительными являлись поездки жителей городов в деревню за хлебом, картошкой и другими продуктами, что известно в истории под полупрезрительным, осуждающим названием «мешочничество».

Мешочники ездили, преимущественно, на попутных товарных поездах, не только внутри вагонов, но и на крышах, в тамбурах и даже на буферах. Ездили иногда за хлебом за многие сотни километров, без билетов, находясь в поездках неделями. Продукты, как правило, приобретались путем обмена их на носильные вещи, промтовары или другие ценности. В те годы деревня проглатывала буквально все: от соли, спичек, керосина – до мебели, картин, золотых вещей, была бы лишь возможность такие вещи (мебель) доставить в деревню. Сколько за эти голодные годы перекочевало разных ценностей в деревню в обмен на продукты! Как обычно в подобных ситуациях, когда всего на всех не хватает, на этом деле в городе наживались спекулянты, а в деревне – кулачье, имевшее излишки хлеба, картошки и других продуктов. И все же для большинства, ездивших с мешком, такое частное продовольственное снабжение являлось спасительным.

Несколько раз осенью 1919 года ездил за картошкой и я, правда, накоротке, к Ростову-Ярославскому. Накоротке потому, что работал на складе и был свободен с субботы до понедельника, а несколько раз – потому что с собой (на себе) больше 2-3 пудов не привезешь. Обычно ездили мы вдвоем с моим ровесником и товарищем, будущим Героем Социалистического труда, заместителем министра, генералом… «дядей Васей» - Василием Петровичем Баландиным.

Сын железнодорожника, живший в железнодорожном домике при станции Лосиноостровская, шустрый, энергичный паренек, он узнавал, когда какой «товарняк» пойдет в сторону Загорска – Александрова, а остальное, как говорится, было делом техники. Сложнее было с грузом погрузиться обратно.

Так продержались мы до весны 1920-го года, а там стало лучше снабжение по карточкам. К тому же впереди было лето, богатый подножный корм по нашим местам: грибы, ягоды, крапива, щавель и огород. Но я тогда еще не знал, что летом меня ждет иное.