Б.А. Платонов "Моим детям и внукам"

Вместо автобиографии

Детство

Я родился в Москве, 25 августа 1904 года, в семье торгового служащего. Мой отец, Александр Степанович Платонов, еще мальчиком был отдан в мануфактурный магазин и с тех пор до самой смерти в 1940 году не только не менял профессии продавца, но и отрасли торговли. Удивительное постоянство!

Мать – Елена Николаевна – 1874 года рождения, по происхождению из крестьян бывшей Смоленской губернии. Всю свою жизнь, за исключением трех лет 1918-1921гг., была домашней хозяйкой. У моих родителей было пятеро детей. Старшая дочь Александра, родившаяся в 1898 году, и четыре сына: Владимир, Сергей, я и Леонид. Соответственно, 1900, 1902, 1904 и 1912 года рождения.

Такое количество детей было обычным явлением в семьях того времени, так же как теперь один-два человека. Приведу для сравнения количество детей в семьях наших дальних предков, которое в ту пору тоже не считалось каким-то особым исключением. Так, у моей бабушки по материнской линии было 12 детей: шесть мальчиков и шесть девочек, а в семье, где воспитывался отец – шестеро сыновей и две дочери.

Мой отец служил в большом мануфактурном магазине Михайлова на Никольской улице и получал, если мне не изменяет память, что-то около 75 рублей в месяц, что по меньшей мере вдвое было больше заработка среднего рабочего.

Вот некоторые цены того времени: мясо – 50 копеек за килограмм, колбаса вареная 40 копеек, хлеб черный - 1 копейка фунт, белый – 12 копеек кг. Квартира из 3-х комнат – 25 рублей в месяц, без дров. Плата за обучение в гимназии – 25 рублей в год, за визит частного врача – не менее 1 рубля. Картофель, овощи, яблоки покупались на рынке, причем не на вес, а на меру. В данном случае, мера – это ходовая единица объема, металлический цилиндр, окованный обручами, проверенная и клейменая. Мера делилась на половину, четверть и восьмую часть. В обычный картофельный мешок вмещалось около 4-х мер.

Родители снимали трехкомнатную квартиру (одну комнату занимала жившая с нами больная сестра мамы) в дешевом, в сравнении с центром, районе города – Замоскворечье. Жили не бедно, но очень скромно и во многом весьма ограниченно. Не было взлетов в дни получки и падений к концу месяца.

Отец не пил, не курил, был во всем очень аккуратным и, как мне стало это явным значительно позднее, весьма целеустремленным человеком. Гости у нас бывали очень редко, преимущественно на Рождество или Пасху.

Питались, как вообще это было тогда принято, простой, горячей сытной пищей, исключающей закуски в виде колбасы, сыра и т.п. Не могу не сказать и о твердом правиле, действовавшем в нашей семье: ели только все вместе и за столом, в строго определенное время для обеда и ужина; раньше старших из-за стола не вставали, опоздал к обеду (оставили в школе без обеда) – жди ужина.

Все, что мы носили, кроме обуви и верхней одежды, шила мать. Вещи много раз чинила, и они переходили по наследству от старшего к младшему. Так вот, больше всех обносков… но я надеюсь, моим читателям уже известно, что старше меня было два брата.

Новые вещи, как правило, не просто покупали по мере надобности, а преимущественно дарили в большие праздники или в день рождения. За годы раннего детства помню всего две игрушки: деревянного коня-качалку и тряпичную обезьяну - «Мисюню» - сшитую из тряпок матерью.

Несколько раз в год, и опять же по большим праздникам, при условии примерного поведения и успехов в школе, можно было получить 10 копеек на кино. У Чугунного моста на Пятницкой улице был кинотеатр «Селект», в котором по воскресным и праздничным дням можно было посмотреть страшнейшие детективы, вроде «Сонька – золотая ручка», «Сашка – семинарист», «Васька Чуркин» и т.п. Демонстрировались и заграничные комедии с участием Макса Линдера, Пренса и др.

В моей жизни Замоскворечье занимает, без преувеличения, особую роль. Именно там я получил, во всех отношениях, начальное образование. Сегодня, отойдя на почтительное расстояние от этого времени, и прежде, чем навсегда покинуть улицы и Красную площадь времен моего детства, я вновь обыскиваю свою память и нахожу там «конку», масленичное катание, вербный базар на Красной площади, грибной рынок, протянувшийся от Москворецкого до Устьинского моста, и многое другое, столь необычайное для нашего сегодняшнего времени.

«Конка» - это прямая предшественница московского трамвая. Если трамвай идет на электрической тяге, то конку – вагончик, похожий на трамвайный, но много меньших размеров – тащила по рельсам пара лошадей. В Замоскворечье конка ходила по Пятницкой улице, от Чугунного моста до Серпуховской площади. В конце маршрута лошади перепрягались и тащили вагончик в обратном направлении.

Масленичное катание на Красной площади на лошадях, запряженных в сани различного класса (розвальни, распашные, одиночные, парные и др.), запомнилось, прежде всего, как истинно русское, стародавнее и красочное зрелище. Сама площадь тогда была несколько больше теперешней за счет отсутствия нынешних трибун и мавзолея. Зрители и просто гуляющие в день большой масленицы широкой лентой опоясывали всю площадь, стоя вдоль ГУМа (тогда «Верхние торговые ряды»), Кремлевской стены и Исторического музея. А внутри этого огромного прямоугольника на тройках, в парных и одиночных упряжках, с колокольчиками и бубенцами лихо пролетали великолепные лошади, разукрашенные лентами. И так весь воскресный день большой масленицы: одни уезжают, другие приезжают.

Ежегодно весной, на вербной неделе во время великого поста, на Красной площади открывался т. н. «вербный базар». Представьте всю площадь, сплошь, рядами, занятую временными деревянными наскоро сколоченными легкими палатками. Здесь торговали игрушками, сладостями, различными дешевыми деревянными поделками, иконками и другими сувенирами. Главное, что отличало, пожалуй, этот базар от прочих торговых мест – это особая манера торговцев привлекать к себе покупателей. Каждый из них, стараясь перекричать конкурента, громко расхваливал свои товары, приглашая к себе покупателей не только голосом, но и руками. В этот многоголосый хор вплетались пронзительные звуки популярной тогда дешевой ярмарочной забавы, именуемой «тещин язык». Это нечто подобное недавнему «уйди-уйди», только из бумаги, свернутой в трубочку. При вдувании воздуха трубочка раскатывалась в длинный язык, издавая при этом пронзительный звук. Покупатели не торопились с покупками и, как вообще было тогда принято, прежде, чем купить – все обойдут, все ощупают, приценятся и попробуют. Товаров было много, а покупательная способность низкая.

К числу весьма примечательных явлений дореволюционной Москвы, Замоскворечья, относится и грибной рынок, который организовывался ежегодно во время религиозного великого поста на набережной Москвы-реки от Москворецкого до Устьинского моста. По «закону божьему» православным христианам все семь недель великого поста было положено питаться «постной» пищей. Вот торговцы и пользовались этим «законом» для грандиозной продажи на грибном рынке только постной пищи. Торговали в деревянных палатках временного типа, которые тянулись вдоль всей набережной от одного моста до другого.

Пытаюсь мысленно себе представить конку, вербный и грибной базары, масленичное катанье в наше время и, конечно, улыбаюсь от несуразности такого предположения.

Я начал учиться в 1912 году в церковно-приходской Николо-Пыжовской школе. Как видно из сохранившегося у меня свидетельства об успешном окончании этой школы в 1914 году, она считалась одноклассной, хотя учились там полных два учебных года.

Это было своеобразное учебное заведение, как некоторая разновидность общего начального образования, но с уклоном в сторону изучения «закона божьего» и церковного пения. Закон божий преподавал отец Константин, священник церкви того же названия – «Никола на Пыжах», а арифметику и русский язык – «гражданские лица».

Никаких учебников по закону божьему у нас не было, а весь процесс изучения предмета сводился к рассказу батюшкой различных историй на религиозную тему и повторению учениками услышанного. Священник строго требовал от нас, мальчишек (тогда во всех школах, кроме сельских, было раздельное обучение мальчиков и девочек), возможно более точного и связного пересказа.

По арифметике упор делался на устный счет «в уме», и здесь учитель натаскивал в умении и быстроте счета на довольно трудных примерах. Все это осложнялось принятой тогда системой мер длины и веса: аршин, сажень, вершок, фунт, дюйм, линия и пуд, золотник, фунт, доля.

Но главное, что отличало эту школу от других (кроме казенных гимназий) – это жесткая дисциплина и суровые меры наказания за пустяковые проступки. Нельзя даже приблизительно сравнивать меры взыскания тогда и теперь. Выражение «тишина такая, что слышно, как пролетит муха» - довольно точно характеризует наше поведение на уроках. Такая дисциплина основывалась на неотвратимости сурового наказания за любое нарушение установленного порядка.

Наиболее распространенными наказаниями были такие: «без обеда» - т. е. сидеть в пустом классе после уроков еще 2 часа; «на воскресенье» - т. е. отсидеть в воскресенье в школе 4 часа под надзором сторожа – отставного солдата. Но, пожалуй, самое страшное – это вызов родителей в школу. Дневник с записью о вызове родителей приносил домой сторож, и одно его появление во дворе дома, где мы жили, красноречиво говорило о цели визита. Любое из этих наказаний можно было запросто заработать за такие проступки, как «вертелся на парте», «бегал по коридору во время перемены», «не слушал, что объяснял учитель» и т. п.

Я уже говорил, что пению в этой школе уделялось большое внимание. К тому были, по крайней мере, две явных причины. Во-первых, воспитанники церковно-приходской школы постоянно пели в церковных хорах не только своей церкви, но и ближайших. Наша школа, например, обслуживала три церкви. Во-вторых, из окончивших подобные школы комплектовалось широко известное в ту пору синодальное (тоже церковное, в своем роде, высшее певческое) училище и знаменитый синодальный хор, состоявший из 120 мальчиков.

Этот хор выступал обычно в главном московском храме Христа Спасителя и, как на концерт, собирал массу изысканной публики. Вместе с хором на этом церковном представлении выступали в качестве солистов многие известные тогда певцы из Большого театра: Пирогов, Дамаев, Озеров и др. Надо отдать должное церковникам: они умели «подать» богослужение и с внешней стороны. Великолепный по своим архитектурным и акустическим данным храм в дни богослужений всегда был заполнен публикой. Не могу утверждать, что это были истинно верующие, но при обилии церквей в Москве («сорок сороков») заполнить их посетителями было делом не простым. Тем не менее, церкви не пустовали.