Б.А. Платонов "Моим детям и внукам"

Моя родословная

Тамбов на карте генеральной
Кружком отмечен не всегда.
Когда-то город был опальный,
Теперь – иные времена.
М.Ю. Лермонтов

Такими словами начинается поэма «Тамбовская казначейша», таким когда-то был губернский город родины моих предков. Мой дедушка по отцовской линии – Степан Александрович Платонов, потомственный крестьянин из деревни Плетни бывшей Тамбовской губернии. Он родился примерно в 1847 году, т.е. за 14 лет до освобождения крестьян от крепостного права. К моменту рождения моего отца в 1872 году ему было около 25 лет.

Наши предки по этой линии были крепостными крестьянами очень богатого владельца огромных земель, лесов и конных заводов графа Воронцова. Этот помещик, по рассказам отца, который, в свою очередь, слышал их от своих родителей, был к тому же большим «чудаком». Одно из его чудачеств состояло в том, что он «разводил породу» среди тысяч принадлежащих ему крестьян так, как делают это на племенных конных заводах. Он подбирал для женитьбы молодых людей по определенному внешнему соответствию: росту, красоте и т.д. Делалось это раз в год, осенью, когда все неженатые и незамужние парни и девки ближайших деревень выстраивались на дворе барской усадьбы. Вот так барский перст соединил когда-то родителей моего дедушки Степана.

Любопытно, что и после освобождения крестьян в 1861 году в поместье потомков того «чудаковатого» барина некоторое время сохранялись прежние порядки. Правда, здесь уже действовали не принуждением, а поощрением деньгами и даже земельным наделом тех, кто выполнял «барскую волю». Так, например, моя бабушка Настя, по рассказам отца, получила от барыни на приданое за то, что согласилась на замужество по ее рекомендации, хотя они со Степаном и без того были сговорены. Но тут уж, видно, срабатывала крестьянская сметка, хитрость. К сожалению, я был очень мал, когда в Москву приезжал дедушка, и я сам ничего не помню о нем и бабушке Насте, как, впрочем, мало знаю и о родителях моей матери.

В семье, где родился мой отец, кроме него – старшего – было еще восемь человек: 6 братьев и две сестры. Хотя Тамбовская губерния считалась богатой в сравнении с другими, особенно, нечерноземными, многие крестьяне уходили в город, в отхожий промысел, т. к. в больших семьях, даже при больших земельных наделах, прокормиться было в деревне нелегко. Из семьи моего отца такими «отходниками», кроме него, отданного в город еще мальчиком, были его братья: Владимир, Митрофан и Иван. Всех троих я хорошо помню.

Владимир Степанович и Митрофан Степанович жили в Сибири, в Тюмени. Первый из них был вначале наездником на ипподроме, а обучился он этой профессии еще в своей деревне на конном заводе Воронцовых. Затем разбогател и завел собственных рысистых лошадей. «Выписал» к себе из деревни брата Митрофана, но тому так и не удалось выбиться «в люди»: вскоре началась империалистическая война 1914-18 гг., его призвали в армию, а в конце 1915 года он был убит на австрийском фронте.

На фронте в ту войну был и дядя Ваня. Служил в егерском полку, за пленение офицера с важными документами «заработал», как он выразился, солдатский георгиевский крест, получил краткосрочный отпуск и приезжал к нам в 1916 году на побывку. Войну закончил унтер-офицером (старший сержант в наше время), а георгиевский крест впервые после Октябрьской революции надел незадолго до смерти (умер он в 1943 году).

Как раз тогда в нашей стране, в силу определенных обстоятельств военного времени, было решительно пересмотрено негативное до той поры отношение к воинской доблести и заслугам в царской армии. Именно в этой связи следует рассматривать последовавшее затем прославление подвигов Ивана Сусанина, партизан в войне 1812 года и многое другое того же плана. У дяди Вани был сын Николай, который погиб во время войны с Финляндией в 1939-40 гг. Дядя очень тяжело переживал гибель единственного сына, и это, как утверждала его жена Нина Михайловна, явилось главной причиной его смерти.

О дальнейшей судьбе дяди Володи я ничего не знаю. Последний раз он приезжал из Сибири в Москву в 1915 году. Знаю только, что дядя Володя не был женат, а жена дяди Митрофана после его гибели на фронте вторично вышла замуж и уехала куда-то из Тюмени. Отец меня просил при случайных встречах с жившими в Тюмени или носящими фамилию Платонов по возможности интересоваться, не знают ли они «наших» Платоновых. Ради этого, по-моему, он и говорил мне их основные данные.

О своих предках по материнской линии знаю, что по происхождению они из крестьян села Преображенского Духовщинского уезда бывшей Смоленской губернии. Моя бабушка – Надежда Анисимовна (по мужу Орлова) – была «дворовой девкой» у помещика Лесли, и ее выдали замуж за Николая Орлова, сына оброчного крестьянина. «Оброчными» считались крепостные крестьяне, которые, вместо работы на «барщине» (в хозяйстве своего владельца-помещика), вносили барину ежегодный денежный оброк, т.е. заранее оговоренную сумму, заработанную на стороне (в отхожем промысле). Дедушка Николай, как и его отец Андрей, были плотниками. Ни его, ни бабушку я никогда не видел, т.к. они умерли до моего рождения. Знаю, что бабушка незадолго до своей смерти приехала в Москву к своему сыну Алексею и здесь умерла в 1894 году. Я не знаю, чем занимался мой дядя, но умер он рано, в возрасте 33 лет, в 1896 году.

Из семьи матери я хорошо помню только ее старшую сестру Евдокию Николаевну, которая после смерти своего мужа много лет жила с нами в Москве, затем в Лосиноостровской, где и умерла в начале 20-х годов. Эта сестра вышла замуж за Егора Тимофеевича Масленникова, приказчика в имении, переехала с ним в город, где завели, как рассказывала мама, свое маленькое дело – мануфактурный магазин. Когда дела в торговле пошли хорошо, Евдокия Николаевна взяла к себе из Преображенского свою сестру Елену – мою будущую мать, которая помогала им по дому в качестве прислуги. В магазине Масленникова, еще с «мальчиков», работал молодой продавец – Александр Степанович Платонов, и молодые люди, с благословения хозяев, вскоре поженились. Но, как это часто бывало в дореволюционном коммерческом мире, дела у Масленникова вскоре пошатнулись, а затем он совсем разорился. Отец перешел на работу к другому хозяину и переехал с ним в Москву. К этому времени у моих родителей была лишь одна дочь – Шура.

После смерти Масленникова, последовавшей вскоре после краха его коммерческих дел (мама говорила, что он умер «с горя», и было отчего: выручая из беды своего компаньона, дал ему взаймы крупную сумму денег, а тот с ними скрылся), его жена, сестра мамы, переехала к нам. Таким образом, сестры поменялись ролями, с той лишь разницей, что тетка переехала не на работу, а на иждивение, как больная и беспомощная женщина. Вот, пожалуй, и все, что мне известно о родных по линии моей матери.

Теперь о предках по линии моей жены – Агриппины Ивановны. Ее девичья фамилия – Стефашкина. По происхождению она из крестьян деревни Казановка Рудневской волости бывшей Тульской губернии. В отличие от моих родителей, ее родители – Иван Романович и Екатерина Михайловна – несколько лет жили с нами, когда я учился в Академии (1931-36гг.), и, кроме того, моя старшая дочь Ирина еще семилетней девчонкой жила у бабушки Кати в Загорске. Галина и Ирина хорошо знали дедушку Ивана, который умер в 1940 году, в возрасте 57 лет.

О нем хорошо написано в книгах «Герои Октября», вышедшей в в 1967 году, и «Октябрь в Москве». Есть еще статья историка Князева в областной газете «Ленинское знамя» от 22.09.63г. под заголовком «Председатель Ревкома» и несколько других газетных и журнальных статей. Однако эти материалы освещают хотя и очень важный во всех отношениях, но сравнительно небольшой период в жизни Ивана Романовича, когда он был председателем ревкома крупнейшего в России артиллерийского склада с восьмитысячным гарнизоном и руководил снабжением огнеприпасами и оружием восставших в Москве рабочих в октябрьские дни 1917 года. Но в его жизни был и другой, очень важный, период, когда он после Октябрьской революции стал на том же артскладе Мыза-Раево сначала военным комиссаром, а затем и начальником склада. Этот период охватывает около 7 лет. Именно тогда особо проявились его незаурядные качества отличного организатора и человека, способного за собой вести массу людей.

Если роль артиллерийского склада и лично Стефашкина в период Октябрьской революции в Москве описана достаточно полно, то о работе в годы Гражданской войны, к сожалению, сказано очень мало. И одна из главных причин того – сам Иван Романович, его нетерпимое отношение к почестям, восхвалению того, что он и его окружающие делали. Вспоминается такой случай: на одном из партийных собраний после окончания Гражданской войны был поднят вопрос о представлении И. Р. Стефашкина, тогда военного комиссара крупнейшего в стране склада огнеприпасов, к правительственной награде за огромные заслуги перед Родиной в октябрьские дни 1917 года и работу в должности комиссара с ноября 1917 года. Это предложение было очень активно поддержано присутствующими. Надо было видеть, как решительно и резко выступал против этого предложения …Стефашкин. И сумел убедить собрание, что все, сделанное им, было его обязанностью как коммуниста. Конечно, в чем-то он был неправ. Награда за отличное выполнение своих обязанностей вполне закономерна, а сделанное им, по меркам сегодняшнего дня, было бы достойно самой высокой правительственной награды.